Инструктор спецназа ГРУ - Страница 25

Его догадка подтвердилась немедленно.

Как всегда, когда не была уверена, дома ли хозяин, Вера Гавриловна постучала в открытую дверь и с порога спросила:

— Есть кто дома, или нет никого? Принимайте гостей!

Забродов расслабился, только сейчас заметив, что инстинктивно принял боевую стойку. Хорош бы он был, заломав пришедшую помочь с уборкой старуху прямо на пороге собственной кухни! Вера Гавриловна — женщина хорошая, но весьма и весьма разговорчивая и в подругах числит целый квартал — это не считая просто хороших знакомых, которых у нее чуть ли не пол-Москвы. Словечко обронит, и уже пошла гулять по городу страшная легенда о сексуальном маньяке с Малой Грузинской. Потом хоть из дома не выходи, честное слово.

— Я здесь, Вера Гавриловна, — откликнулся он, выходя из кухни. — Как раз завтракать сажусь. Не составите компанию одинокому мужчине с обилием вредных привычек?

— Спасибо, я только что из-за стола. Вы пока завтракайте, а я в комнате приберусь.

— Напугали вы меня, Вера Гавриловна.

— Ну да? — не поверила та. — Это как же меня угораздило?

— Забыл, что сегодня пятница, думал — воры лезут.

— Ишь ты, — поразилась старуха. — Ну, вам ли воров бояться! Слыхали мы, как вы с ворами управляетесь, соседка ваша рассказывала. А ведь это Катькин пацан накаркал, глаза его бесстыжие!

— Что накаркал, Вера Гавриловна?

— Да вот, что вы меня за вора-то приняли. Ведь что вышло-то, — говорила она, успевая в то же время ловко передвигать мебель, беспощадно искореняя малейший намек на пыль. — Приехала ко мне вчера племянница. Она в Черемушках живет, сынишка у ней, а мужа нету. У вас, у молодых, нынче мода такая — без мужиков рожать, от одной сырости.

— Я не рожал, — серьезно сказал Илларион, — честное слово, ни разу.

— Ну и зря, — без всякой логики сказала вдруг Вера Гавриловна. — Такой мужик пропадает! Эх, будь я помоложе!

— Вы и сейчас очень даже ничего, — сказал Илларион. — Так бы и откусил кусочек.

— Вы вон лучше яичницу свою кусайте, — посоветовала старуха, — а то совсем простынет. Стара я уже с молодыми забавляться — не ровен час, рассыплюсь. Да я и в молодости не больно-то любила, чтобы кусались — очень я щекотки боюсь.

Она постояла немного, видимо, что-то такое припомнив, спохватилась, махнула в сторону Иллариона тряпкой и продолжала прерванный рассказ.

— В общем, оставила она мне постреленка этого, Вовку, значит, своего, а сама куда-то ускакала — известно, дело молодое. Вот он меня, паршивец, и спрашивает: ты, говорит, баба, где работаешь? Известно где, говорю, по квартирам хожу, прибираться помогаю, кому недосуг. А, говорит, бабуля, так ты домушница! Илларион расхохотался.

— Вера Гавриловна, — воскликнул он, — вы-то откуда знаете, кто такие домушники?

— А как же, — с достоинством отвечала пожилая женщина, — я детективы очень даже уважаю, да и телевизор смотрю опять же. Да что телевизор! — воскликнула она, воодушевившись. — Ты посмотри, милок, что кругом-то творится! Я уж про воров, про домушников этих, да про хулиганов всяких и не говорю. Люди ведь пропадают, и ни следа от них, ни весточки!

— Все-то вы ужасы рассказываете. Вера Гавриловна, — не меняя легкого тона, отмахнулся Илларион. — Что там ваши подружки опять выдумали?

— Зря вы так, — поджала губы домработница. — Позавчера из новых домов один пропал… да что я говорю — один, с дочкой он вышел погулять, три годика девочке, так оба и пропали.

— Что значит — пропали? — спросил Илларион, не донеся до рта вилку с куском яичницы.

— Вот и пропали, — сказала старуха. — Да убили их, конечно, только найти не могут, вот и говорят — пропали, мол. Давеча милиция приезжала — не видали? Опять душегуб какой-то в городе завелся. То там слышишь, то тут: пропал человек, как и не было. До сих пор все эти пропадали, которые не нашей национальности.

— Кавказцы, что ли?

— Да какие кавказцы! Евреи, вот кто. А этот, который по соседству, тот русский. Военный в отставке, вот вроде вас. Жена у него, правда, еврейских кровей, так ведь ее не тронули. Убивается, бедная. Шутка ли — в одночасье и мужа, и дочку потерять! Сынок, правда, при ней остался, семь годиков ему, в школу идти пора. Вот горе-то!

— Постойте, Вера Гавриловна, — взмолился Илларион. — Вы что же, знакомы с ними?

— Знакома не знакома, а видеть приходилось. То в магазине столкнешься, то в сквере, у фонтанчика, где вы зарядку делаете, — они там любили с детишками гулять. Теперь-то уж не погуляют…

— А милиция что?

— А что милиция? Приехали с собакой, протокол составили, собака нюхала-нюхала чего-то, да надоело ей, видно, за кошкой побежала, насилу оттащили. Известное дело, чего она вынюхает, собака-то, когда уж сутки прошли. Не лес ведь кругом — Москва.

За окном шумел сосновый лес, потревоженный внезапно налетевшим ветром. Небо опять начинало стремительно темнеть, удушливая влажная жара становилась просто невыносимой. Сидевший за широким столом полированного дуба человек, раздраженно вертя головой, ослабил тугой узел неброского, но очень дорогого галстука и расстегнул верхнюю пуговку своей белоснежной цивильной рубашки, недовольно покосившись на кондиционер, который эти олухи из АХЧ не могли исправить уже третий день.

— Чертово пекло, — пробормотал он, глядя в окно, за которым уже упали первые капли надвигающейся грозы.

Снаружи не было ничего интересного — просто, когда он не смотрел туда, взгляд его, как магнитом, притягивало к молчащему телефону. Пока телефон молчал, он был подобен дремлющей под тонким слоем песка противопехотной мине. Когда он зазвонит, это может быть равносильно взрыву — прямо здесь, на столе, под носом. Результаты, по крайней мере, будут те же, разве что стол не пострадает.